Каратэ университета "Токайдо" (окончание)
И вот настал последний день гассюку. Последняя тренировка. Пять часов вечера. Бреду к спортзалу. Ни эмоций, ни сил - ничего.
У входа в спортзал стоят Ода и Йосукэ. Радостно улыбаются. "Маарерий! Сюрприз! Вместо последней тренировки идем в боулинг - в тот, где большая кегля на крыше!"
От радости я аж подпрыгнул. И откуда силы взялись!
"Ура! Пошли!" Остальные, оказывается, уже ушли в боулинг.
- Да, Маарерий! В восемь сегодня гуляем по случаю окончания гассюку, в ресторанчике рядом с кафе "Вольво". Не опаздывай! - сказал Ода.
- Хорошо! Обязательно!
- Да, кстати, Маарерий! Хотел тебя спросить - что ты выкрикивал, когда нас после 50 отжиманий заставили делать все заново?
- Да так, русские слова, - уклончиво ответил я, вспомнив, что только с помощью русских непечатных слов я смог выполнить еще 50 отжиманий.
В боулинге было оживленно, там собрались только студенты: Сэнсэй со свитой, похоже, готовились к вечерней программе. Покатав в свое удовольствие шары где-то в течение часа, мы разошлись, предвкушая веселую вечернюю попойку.
В китайском ресторанчике, в котором мы собрались, было много невероятно вкусной еды и пива. Йосукэ как самого шустрого поставили к микрофону вести праздник. Атмосфера была полностью противоположна той, что была во время угрюмых трапез в ходе гассюку. Все сидели за столами вперемешку - первокурсники, "ветераны". Подливали друг другу пива, благодарили за гассюку. Ода ткнул меня в бок:
- Маарерий! Держи пиво, иди, налей Сэнсею, поблагодари его!
Взяв бутылку, я подсел к Сэнсэю.
- Сэнсэй! Позвольте Вам налить пива?
- О! Маарерий! Молодец! Знаешь японские традиции!
Сэнсэй поднял двумя руками пустой стакан, подождал, пока я наполню его пивом до краев, потом, немного отпив, взял из моих рук бутылку и налил мне. После этого мы чокнулись, и я сказал слова благодарности. Процедура мне понравилась, и я стал перемещаться от "ветерана" к "ветерану", потом подлил Набэ и Арикую.
Позже начались песнопения. Меня тоже вытащили к микрофону, и я а капелла исполнил "Пусть бегут неуклюже…" Японцы хлопали в такт, а Йосукэ даже попытался изобразить присядку.
По окончании общего веселья мы с Йосукэ и Одой зашли в соседний бар, выпили по джин-тонику. Вышли из бара в обнимку, громко разговаривая и нахваливая друг друга: мы - отличные ребята, мы одолели гассюку…
Вернувшись в общежитие, я рухнул на кровать и проснулся только в полдень. В последний день весенних каникул ласково светило солнышко, было тепло и сухо. Наши собрались играть на полянке в футбол с болгарами. Растолкали и меня. Я с огромным трудом добрел до поляны, молча встал в ворота и тут понял, что не хочу двигаться. Я честно предупредил своих, что если мяч будет лететь в меня, я его, пожалуй, отобью, если рядом с ногой - даже не пошевелюсь - пусть влетает в ворота! Простояв таким пугалом полчаса и пропустив три мяча, я снова пошел спать.
Окончательно я пришел в себя за неделю: как раз был объявлен перерыв в тренировках. На первом занятии после гассюку я почувствовал, что Йосукэ был абсолютно прав: качество выполнения техники каратэ заметно улучшилось, движения стали естественнее, свободнее и в то же время - резче и концентрированнее. На состоявшихся вскоре экзаменах я получил коричневый пояс - второй кю. С апреля в университете начался новый учебный год, мои друзья-каратисты и я стали самыми старшими в клубе каратэ и теперь на построениях занимали первый ряд. Пришедшие в клуб новички демонстрировали нам признаки почтительности и громко с поклонами здоровались при встречах на улице.
В последующие два месяца - с середины апреля по середину июня - мы тренировались в ставшем для меня привычным ежедневном режиме. Моя техника день ото дня улучшалась. Более того, я стал замечать, что мне не хватает шести занятий в неделю, и добавил к ежедневным утренним пробежкам воскресный кросс, а также самостоятельную тренировку по каратэ.
В воскресенье я выбегал часов в девять утра и по тропинке вдоль речушки Канамэ за сорок минут добегал до известного среди советских студентов магазина уцененных товаров "Дайкума", что примерно в восьми километрах от университета. Потом возвращался назад, и на поляне рядом с Будоканом делал ката и отрабатывал удары по макиваре. Иногда я спускался в тренировочный зал, где можно было поколотить по всевозможным грушам и мешкам. К полудню я возвращался в общежитие - его обитатели только начинали пробуждаться после субботних вечеринок - и вливался в обычную студенческую жизнь.
В середине июня, буквально в один и тот же день, в моей токайской жизни произошли два знаменательных события. На очередном занятии по японской устной речи преподаватель Исии-Сэнсэй сказала:
"25 июня состоится очередной ежегодный Всеяпонский конкурс японского языка для иностранцев. До отборочного тура допускаются все желающие иностранцы, проживающие в Японии не более трех лет. В финальную часть выходит пятнадцать человек, которые по очереди должны выступить с пятиминутной речью на японском языке перед аудиторией в две тысячи человек. Финал конкурса будет транслироваться на всю Японию. Организаторы - МИД Японии, телевидение Эн-Эйч-Кей, газета "Асахи". Я понимаю, что вам очень трудно конкурировать с теми, кто работает и учится в Японии два или три года, но я рекомендовала бы попробовать…"
Исии-Сэнсэй назвала фамилии трех наших студентов, в том числе и мою.
Я был удивлен. Дело в том, что за месяц до этого прошел подобный конкурс на лучшую речь на японском, но в рамках университета "Токай". Я, по моим понятиям, выступил там средненько, хотя все отметили необычный заголовок и тему. Моя речь называлась "Начинающим - поклон!", где я рассказывал о своих впечатлениях от занятий каратэ, делая особый упор на взаимоотношениях между старшими и младшими, отдавая должное терпеливости последних.
В выступлении я делал вывод, что младшие, вытерпев отпущенные на их долю испытания, через пару лет, став старшими, будут отыгрываться на младших, подвергая их точно таким же испытаниям: пинкам и подзатыльникам во время тренировок, дежурствам "Чего изволите?" во время сборов. Речь заканчивалась ехидной фразой: "История повторяется, не правда ли?"
Оставив нас троих в аудитории, Исии-Сэнсэй сказала: "Вам надо будет через три дня отправить на отборочный тур конкурса письменный вариант своего выступления, аудиозапись, анкету и фотографию. Если вы пройдете в финальную часть конкурса, я буду заниматься с вами дополнительно: вы все довольно скованно держитесь у микрофона".
Как водится, я оставил подготовку к отборочному туру на последний вечер. Вернувшись с тренировки, я сначала старательно переписал текст выступления на специально разлинованные листы для письма иероглифами - гэнкоеси. Получилось восемь листов. Потом я стал начитывать текст на магнитофон. Прослушал запись. Не понравилось. Переписывал раза четыре, потом понял, что выше головы не прыгнешь, и успокоился. Ближе к часу ночи я, наконец, заполнил анкету, сложил ее вместе с текстом и кассетой в конверт и тут только хватился, что у меня нет фотографии!
Утром вместо пробежки пришлось идти к станции поездов под названием Онэ: там был автомат по срочному изготовлению фотографий. Название станции было немножко смешным и особенно веселило китайцев: иероглифы, из которых состояло название станции, можно было прочитать и как "Дайкон" - редька.
В автомате по изготовлению фото я, толком не выспавшийся, сел как-то криво, опустив подбородок на грудь, смотрел в экран исподлобья. Когда я увидел получившуюся фотографию, то сам себя не узнал. Но дело было сделано. Я запихнул фото в конверт и отдал его перед занятиями для отправки в учебную часть.
В этот же день на тренировке Сэнсэй сообщил мне, что 26 июня в Токио, в зале при штаб-квартире стиля каратэ "Вадо-рю", состоится квалификационный экзамен на черные пояса.
- Думаю, тебе надо попробовать. Ты ведь уезжаешь в конце июля?
- Да, - ответил я. - Спасибо. Я попробую.
- Ну, если не сдашь, можешь считать, что коричневый пояс первый кю тебе гарантирован - ты очень старался. Но я вижу, что могу разрешить тебе выйти на экзамен на черный пояс 1-й дан.
Я вновь поклонился и поблагодарил. Йосукэ и Оде Сэнсэй тоже разрешил сдавать экзамен на черный пояс.
- Маарерий! У тебя есть единственный шанс! Ты ведь скоро уезжаешь! - сказал Йосукэ. - Это мы можем через полгода попытаться снова. Хотя лучше сдать с первого раза, - мечтательно произнес он.
Честно говоря, я воспринял новость об экзамене на черный пояс как нечто нереальное, поэтому сильных эмоций предстоящее событие у меня тогда не вызвало. Характер тренировок, несмотря на предстоящий экзамен, не претерпел изменений: много базовой техники, отработка условленных комбинаций в парах (якусоку кумитэ) и ката. В конце тренировок - свободный поединок, но в щадящем режиме, а не битва до последней капли крови.
Двадцатого июня я получил письмо из оргкомитета по проведению конкурса японского языка среди иностранцев. В письме говорилось, что моя речь наряду с речами других 97 претендентов была подвергнута тщательному изучению и признана достойной финальной части. Таким образом, я в числе других пятнадцати финалистов 25 июня буду выступать в концертном зале на Касумигасэки. В результате состоявшейся жеребьевки мне достался номер 1.
Из отобранной Исии-Сэнсэй тройки советских студентов в финал прошел я один.
Итак, 25 июня меня ждало выступление перед японской общественностью, а 26 - экзамен на черный пояс по каратэ.
Всю оставшуюся неделю я репетировал под руководством Исии-Сэнсэй свое выступление. Речь пришлось учить наизусть: условиями конкурса запрещалось пользоваться текстом. Исии-Сэнсэй начала с того, что сама исполнила мой монолог. При этом она имитировала обращение к большой аудитории: двумя руками она как бы опиралась на трибуну, смотрела куда-то вдаль, постоянно поворачивала голову влево и вправо, словно переводя взгляд с одного слушателя на другого, улыбалась. Отдельные куски текста произносила более громко, другие - тише, усиливая впечатление от рассказа движением рук. Мне понравилось!
Потом Исии-Сэнсэй стала требовать от меня такого же артистизма. Это было сродни разучиванию ката. Раз по двадцать на дню я исполнял этот монолог, из них раз пять - непосредственно Исии-Сэнсэю. Она терпеливо слушала, делала замечания. Во время генеральной репетиции Исии-Сэнсэй даже попыталась воссоздать обстановку на сцене со слепящим светом софитов, направив на меня мощную лампу.
Выступать первым оказалось довольно нервным делом. Я отчетливо помню нарастающее чувство тревоги и волнение перед объявлением моего выхода. Поднявшись на сцену и встав за большой широкий стол перед микрофоном, я посмотрел на зал, почувствовал на себе яркий свет и вдруг успокоился. Без запинки я отбарабанил заученный текст, в двух местах даже сорвав смех и аплодисменты. Несколько следующих речей я слушал невнимательно, приходя в себя. Из выступлений остальных участников конкурса мне стало ясно, что попадание в 15 лучших - это максимум, на который я мог рассчитывать. Особенно здорово говорили корейцы и тайваньцы. Четыре из пяти призовых мест заняли именно они. Выиграл конкурс 27-летний англичанин, около трех лет изучавший в одном из токийских университетов современную японскую прозу.
Потом был банкет, песнопения, поздравительные речи, тосты.
Я долго не мог отделаться от какой-то журналистки из японской радиостанции, которая назойливо подсовывала мне микрофон, прося поделиться впечатлениями от прошедшего конкурса. Я сказал ей несколько дежурных фраз и потихоньку исчез. Впереди было утро 26 июня - экзамен по каратэ.
Я подготовил до-ги и собирался лечь спать, как в комнату зашел, предварительно постучавшись, наш руководитель группы.
- Ну, как конкурс?
- Вошел в 15 лучших! - бодро отрапортовал я.
- А призового места не удалось занять?
- Нет.
- Ну, все ясно! Это потому, что ты из социалистической страны. Я сейчас готовлю итоговый отчет о стажировке: через месяц домой. Так я там напишу, что, несмотря на блестящее выступление советского студента, жюри не сочло возможным присудить ему призовое место, отдав предпочтение студентам из капиталистических стран.
Мне оставалось только пожать плечами.
В семь утра я был на станции Онэ. Вскоре подошли Йосукэ и Ода.
Вновь я ехал в Токио, на этот раз работать не головой, а руками. И ногами.
Через час мы подходили к серому бетонному зданию, напоминающему школу. У входа уже толпилось более сотни японцев - как детей, так и взрослых.
- А дети что тут делают? - спросил я своих спутников
- У них есть "детский" черный пояс, который, если продолжать заниматься, по достижении 18 лет позволяет сразу выйти на экзамен, на "взрослый" черный пояс. Вот наш сэмпай именно так получил 1-й дан, - ответил Йосукэ. Он был необычайно сосредоточен.
Народу тем временем прибывало.
- Ого!- удивился я. - Сколько людей!
- Экзамен проходит раз в полгода, и сюда съезжаются не только со всей Японии, но даже из-за границы! - пояснил Йосукэ.
Словно в подтверждение его слов у входа в спорткомплекс появилась группа из трех иностранцев, по виду европейцев. Они радостно замахали мне - тогда в Японии "белые", даже незнакомые друг с другом считали хорошим тоном приветствовать друг друга. Мы перекинулись с ними парой фраз на английском. Оказалось, что ребята приехали на этот экзамен аж из Перу! Один собирался сдавать, а двое - группа поддержки.
Внутри здания, прямо в холле, были расставлены столы для регистрации претендентов и сбора взносов за экзамен. Размер взноса был для моего студенческого кармана весьма чувствительным - девяносто долларов. В случае успеха надо доплатить еще семьдесят - за оформление сертификата и пояс.
Сдав деньги, я получил меленький матерчатый квадратик с порядковым номером - 32. Этот номер крепился на до-ги, и на время экзамена эта цифра заменяла мне имя и фамилию.
Экзамен проходил в большом зале. В одной половине зала можно было потихоньку разминаться - но только до начала экзамена, а потом сидя ожидать своего выхода на его вторую половину.
Места за столом экзаменационной комиссии заняли семь японцев, в основном пожилых. В лицо я знал только одного - приезжавшего к нам в зал Оцуку "Второго". Пожилой японец посередине, как сказал мне шепотом преисполненным почтения Ода, был сам основатель стиля "Вадо-рю" Оцука-старший.
Сдача экзамена оказалась делом нудным и утомительным, состоявшим в основном из бесконечных ожиданий своего выхода на татами перед светлые очи корифеев "Вадо-рю".
Первые два часа экзамен сдавали дети. Ровно в полдень был сделан перерыв на обед. Йосукэ принес откуда-то три коробочки с бэнто - "походным" вариантом японского обеда, сказав, что деньги нам выделили некие спонсоры клуба каратэ. Только в начале второго очередь дошла до нас. За предыдущий день я изрядно поволновался, так что чувствовал себя, если не спокойно, то отрешенно.
Вызывали по двое. Надо было выйти, занять место в очерченном мелом круге - лицом к комиссии. Всего предстояло повторить эту процедуру четыре раза. Первый раз - базовая техника на месте и в передвижениях, второй - ката, третий - исполнение комбинаций каратэ - якусоку кумитэ, и четвертый - свободный поединок. Причем, во второй раз могли и не вызвать, если комиссия "зарубит" уже на этапе исполнения базовой техники.
Круги на полу были начерчены не просто так: если по окончании ката не удалось в него вернуться, это считалось серьезной ошибкой. Получивший "ноль" за ката ждал очередного экзамена еще полгода.
Каждый выход длился не больше трех минут, но перерывы между ними - по полчаса - утомляли гораздо больше, чем само выступление.
Мои выходы не очень отложились в памяти - помню только облегчение, когда увидел, что после ката вновь вернулся в центр круга.
Во время свободного поединка мы с 31-м номером сначала энергично обменивались ударами руками, не очень заботясь о защите, потом бой приобрел более осмысленный рисунок. Похоже, экзаменационную комиссию наш поединок - "белый" против японца - заинтересовал, и нас долго не останавливали.
Ода, вышедший на кумитэ сразу за мной, в пылу боя разбил своему противнику нос, у того потекла кровь. Неконтролируемое действие, повлекшее травму, автоматически означало дисквалификацию. Ода знал, что он провалил экзамен. Йосукэ чисто прошел все четыре круга. Иностранец из Перу был хорош в базовой технике, но очень неубедителен в кумитэ.
После нас приступили к сдаче экзамена претенденты на второй и третий даны.
И только к пяти вечера экзамен завершился.
Нас построили, потом стали объявлять результаты, выкрикивая номера тех, кто сдал экзамен. Я стоял, задумавшись, как вдруг услышал: "Номер 32!" Я громко крикнул "Хай!", и тут все начали на меня оборачиваться. Оказалось, пока объявлялись результаты детского экзамена. Мне стало как-то неловко, поэтому, когда через некоторое время я вновь услышал: "Номер 32!", ответил тихо и неуверенно, настолько, что мой ответ не был расслышан, и член экзаменационной комиссии, оторвав глаза от списка, посмотрел на меня и вновь четко произнес: "32!". Тут я не сплоховал и гаркнул "хай!" как надо, ощутив при этом мощный прилив радости.
Из претендентов на первый дан сдали экзамен две трети, на второй дан - только половина, а из четырех претендентов на третий дан сдал лишь один, заслужив продолжительные аплодисменты всего зала.
Потом мы вновь отстояли очередь - сдавали деньги. В отличие от утренней процедуры, когда все были напряжены и неразговорчивы, на этот раз очередь весело гудела. Ко мне подскочил радостный перуанец, мы хлопали друг друга по плечам, пожимали руки. "Ты здорово бился в кумитэ!" - сказал перуанец. Я ответил поклоном с нарочито громким "Осс!" Все вокруг весело рассмеялись. Дети, еще несколько часов назад сосредоточенные и молчаливые, сейчас с визгом носились по залу, устраивая свалки, и никто не обращал на них внимания.
Йосукэ жил на полпути из Токио к университету - на станции Сагами-Ооно, и оставшийся путь мне предстоял вдвоем с Одой. Он был расстроен и как ни старался, никак не мог выглядеть беспечным.
Я чувствовал, что выражать какое-либо сочувствие с моей стороны будет нелепым и невежливым, поэтому молчал.
На нашей станции Онэ мы с Одой зашли в какую-то забегаловку, заказали рамэн. В заведении громко работало радио, и вдруг я услышал… свой собственный голос. Да, это был репортаж о прошедшем конкурсе японского языка и фрагмент моего интервью с назойливой журналисткой.
- И когда ты все успеваешь, Маарерий? - спросил Ода.
Я ответил что-то маловразумительное, и мы, доев рамэн, попрощались. Я пошел к себе в общежитие. Было темно, долгий путь в горку навевал тоску. Никакой особой радости я уже не чувствовал, скорее, некую опустошенность и усталость.
- Ну, как? Сдал? - спросил Сергей Ч.
- Да.
- Молодец! Не зря я тебя привел в каратэ! - обрадовался Сергей. - Эх, если бы я тоже ходил с тобой, сейчас тоже получил бы черный пояс. У меня ведь сначала лучше, чем у тебя, получалось! И растяжка была лучше!
- А кто мешал? - пожав плечами, ответил я и пошел мыться в фуро.
До возвращения домой оставалось чуть больше месяца.
- О! Маарэрий! Черный пояс!!! - приветствовали меня на следующей тренировке. - Поздравляем!! Теперь в Москве свой клуб откроешь?
- Какое там! Мне еще учиться и учиться! Черный пояс - это аванс! - отвечал я, нисколько не лукавя. Так что оставшийся до отъезда в Москву месяц я тренировался в том же жестком режиме.
За три дня до моего отъезда перед последней тренировкой ко мне подошли Йосукэ и Ода.
- Маарерий! Мы хотим тебя пригласить сегодня в ресторан - на прощальный ужин. Поехали в Токио?
Я сразу же согласился, даже не вспомнив о том, что наш руководитель группы строго запрещал нам ездить в Токио по одному, да еще и без уведомления. По правде говоря, все советские студенты уже давно перемещались по одиночке, заранее договариваясь друг с другом, якобы они были в Токио вместе.
Строгость нашего руководителя группы в некоторой мере была оправдана. За год до нас имели место неприятные случаи. Одного студента, выскочившего ночью из общежития за сигаретами, остановил полицейский патруль, а у него, как назло, не оказалось с собой документов. Его продержали в полицейском участке час, а потом выпустили. Это считалось ЧП: мало ли что наш студент наговорил или, не дай Бог, подписал! Другой студент загулял в Токио и не успел на последнюю электричку. Он появился в общежитии только утром, а тогдашний руководитель группы, опасаясь обвинений, что недоглядел, успел позвонить в посольство и заявить о пропаже студента. Парня отправили домой раньше положенного срока.
Доехав до станции Синдзюку, я, Ода и Йосукэ засели в пивной ресторан, где можно было, один раз заплатив определенную сумму, неограниченно пить пиво и есть мясо, которое мы готовили сами прямо на жаровне, вмонтированной в наш стол.
Подвязав фартуки с фирменной эмблемой заведения, мы увлеченно жарили мясо, подкладывая друг другу готовые куски, пили пиво, непринужденно разговаривали. Вышли мы из ресторана где-то около полуночи.
Ода сказал, что у него есть дела в Токио, многозначительно подмигнул, показав при этом мизинец - жест, означавший, что его ждет подружка, и исчез. Мы с Йосукэ поехали назад. До нашей станции поезда уже не ходили, через пять минут отправлялся последний поезд, который шел только до Сагами-Ооно, станции, где жил Йосукэ.
Я почувствовал, как по спине пробежал неприятный холодок.
"Кажется, влип!" - подумал я, вспоминая невеселые прошлогодние истории с советскими студентами…
- Не расстраивайся, Маарерий! - сказал Йосукэ. - Сейчас доедем до моего дома, а оттуда я довезу тебя на машине!
- Я благодарно кивнул.
Йосукэ жил рядом со станцией. Он выкатил из гаража неповоротливую "Тойоту Краун". Все же Йосукэ был здорово навеселе, потому что при выезде из гаража зацепился краем переднего бампера. Он даже не вылез посмотреть, что произошло, пробормотав только: "Ладно! Поехали!"
Через двадцать минут мы подъехали к общежитию.
- Ладно! Будь здоров, Маарерий! Не забывай нас!
- Счастливо, Йосукэ!
Дойдя до бокового входа в общежитие (центральный закрывался ровно в одиннадцать, а остальные были открыты круглые сутки), я обернулся. Йосукэ озабоченно осматривал бампер машины, основательно покореженный.
Мое отсутствие и позднее возвращение никем не было замечено.
Ночь перед отъездом нашей группы на родину гуляло все общежитие. Танцы, музыка, толпы народа перемещались то на улицу, то опять внутрь, на поляне запускались петарды и жарились шашлыки. Угомонились только к пяти утра.
Я испытывал смешанные чувства. С одной стороны, уже через полгода наступило пресыщение японской экзотикой, нестерпимо тянуло домой. Но когда отъезд стал реальностью, вдруг оказалось, что уезжать жалко. "Эх, было бы здорово съездить в Москву на каникулы, а через месяц-другой - снова в "Токай!", - подумал я с грустью.
В восемь утра за нами пришел автобус. Сонные, мы загружались в него, прощаясь с теми из студентов общежития, кто нашел в себе силы выйти нас проводить. Когда расселись, то оказалось, что одного студента не хватает: куда-то запропастился Андрей С. Андрей был парнем пунктуальным, любил выступать на политинформациях, всегда оповещал руководителя группы о своих перемещениях - его за это часто ставили в пример.
"Да выпил лишнего, и спит где-нибудь под кустом!" - сострил кто-то
Прошло еще полчаса. Надо было выезжать, иначе мы не успевали на пароход. Нам предстоял непростой обратный путь, снова тремя видами транспорта: пароход - поезд - самолет. Руководитель группы, помаявшись, позвонил в посольство. Его там, видимо, успокоили, и велели везти группу в порт. Едва мы доехали до Йокогамы, преподаватель вновь бросился звонить в посольство. Он вернулся к нам белый, как полотно, его губы дрожали: "Андрей попросил политическое убежище в американском посольстве. Эту новость уже передали по японскому телевидению"…
←назад
